Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт

Ее слегка раскосые глаза светились наивным удивлением, и Максимилиан, оборвав фразу, коснулся цветов, приколотых к поясу девушки.

– Пока вам трудно что-либо понять, потому что в вашей жизни еще ничего не изменилось. Букетик фиалок зимой стоит два луидора, и вряд ли вы можете представить себе, сколько в Париже людей, у которых не найдется даже двух су для того, чтобы купить хотя бы кусок хлеба, и до какой степени отчаяния они доведены.

– Вы упрекаете меня в том, что я богата? – с обидой произнесла Элиана – Зачем? Я прекрасно понимаю: деньги не помогут мне обрести то счастье, о котором я мечтаю!

– Да, как сказал Монтескье: «Все идет хорошо, когда деньги и вещи настолько соответствуют друг другу, что, имея первое, можно тотчас получить второе, и наоборот».

– Прошу, перестаньте разговаривать со мною как с ребенком! – умоляюще и в то же время с негодованием сказала она.

В ответ Максимилиан осторожно поднес ее пальцы к губам и поцеловал. У Элианы были удивительные руки, без единого пятнышка или морщинки; они казались очень тонкими, и в то же время на них не проступала ни одна жилка.

А острые, тщательно отполированные ногти, когда она поправляла непокорный локон у виска, сверкали как маленькие зеркальца.

А она, в свою очередь, всегда любовалась руками Максимилиана, напоминающими руки скульптора или художника, руки творца, чуткие и изящные, словно выточенные из золотистой слоновой кости…

– О нет, вы для меня не ребенок, Элиана, хотя я и старше вас на десять лет! Поверьте, я разговариваю с вами совершенно серьезно. Дело в том, что я покидаю Париж, возможно, надолго, и не имею права связывать себя и вас какими-либо обещаниями.

По груди Элианы пробежал холодок – словно за корсаж просочилась струйка ледяной воды.

– Вы уезжаете?

– Да.

– Но почему? Чего вы боитесь? Стремитесь спасти себя? Бежите? Но ведь вы дворянин и француз!

На лицо Максимилиана набежала тень, и он покачал головой.

– Я уезжаю именно потому, что я дворянин и француз и мне небезразлична судьба Франции. Народ бунтует, положение в области финансов критическое. Необходимы реформы, многие это знают, многие, но не все. Правительство медлит, не понимая, что сейчас народу можно внушить любые, самые гибельные идеи, кто угодно способен увлечь его за собой, соблазнив пустыми обещаниями. Может грянуть революция, а революция – это почти всегда разрушения, хаос и кровь. Такого нельзя допустить. Позвольте, я не буду посвящать вас в свои планы и вообще больше не стану говорить о политике, вижу, вы и без того сильно расстроены…

С этими словами он бережно привлек Элиану к себе. Она застыла в его объятиях, скованная леденящим душу отчаянием, ибо нет ничего более страшного, чем быть так близко к любимому человеку и сознавать, что ты, скорее всего, никогда не соединишься с ним.

Краска отхлынула от ее лица, и она тихо прошептала:

– Когда вы уезжаете? И… куда?

– Послезавтра. Сначала поеду в Тулон, а куда потом – покажут обстоятельства.

Она глубоко вздохнула, пытаясь подавить подступившие к горлу слезы.

– О Боже! Все это только для того, чтобы нас разлучить! Максимилиан улыбнулся печальной болезненной улыбкой.

– Похоже, вы принадлежите к числу тех людей, которые считают, будто снег на улице пошел только потому, что кто-то забыл дома теплую накидку.

Элиана не понимала, как он может шутить и почему… почему он до сих пор не сказал, что любит ее!

А Максимилиан продолжал молча смотреть на девушку. Лицо бледное, но глаза горят каким-то особым внутренним огнем. Он никогда еще не видел темных глаз, в которых было бы столько света: эти карие глаза сияли и искрились так, будто навек поймали в себя солнечный луч.

Потом его взгляд скользнул вниз по длинной шее к очертаниям девически округлых грудей, полушария которых выступали из корсажа, и почувствовал, как его тело захлестнула невидимая пламенная волна.

Он словно бы перенесся в другой мир и начал ощущать, как самообладание постепенно тает, оставляя его в плену эмоций, настолько сильных, что их нельзя было превозмочь.

Максимилиан знал, сколь опасно поддаваться этому сладостному безумию, но… Прежде он наивно полагал: можно сломить разум, терпение, волю мужчины, но его сердце способно устоять, по крайней мере, перед своим главным врагом – женскими чарами. И теперь понял, что ошибался.

Внезапно он притянул Элиану к себе и поцеловал в губы, еще и еще, а после запечатлел бесчисленные поцелуи на ее шее, плечах и груди, и девушка ощутила жар в заледеневшей от отчаяния крови. Она не понимала, что с ней происходит, но желание было сильнее ее. Она жаждала испытать какое-то необыкновенное наслаждение, мечтала, чтобы это, еще неизведанное ею, сладостное чувство пронзило ее, заполнило собой каждую клеточку ее тела, затронуло самые тонкие струнки души.

Значит, Максимилиан все-таки любит ее! Он не признался в этом, но чего стоило выражение страстной муки в глазах! В этот миг Элиане показалось, что она почти приблизилась к разгадке таинства того, что зовется обладанием друг другом, – соединения душ и тел в момент посвящения в нечто сокровенное.

Но вот невероятным усилием воли Максимилиан оторвался от нее, и Элиана тотчас почувствовала одиночество и странную неприятную пустоту. На мгновение ей почудилось, что она не сможет жить иначе, чем нежась в его объятиях и наслаждаясь его поцелуями.

Почти не понимая, что делает, вне себя от разочарования и душевной боли девушка вцепилась в полы одежды Максимилиана.

– Умоляю, возьмите меня с собой! Я люблю вас!

Он отступил на шаг и чуть заметно покачал головой.

– Нет, не просите о невозможном! И… простите меня. Я не сдержался. Обещаю, больше такое не повторится. Пожалуйста, успокойтесь, Элиана. Принести вам воды?

В его взгляде сквозь мечтательность сквозило упорство. Его решение было выстраданным, оно утвердилось и созрело, и не имело смысла спорить.

Элиана медленно разжала руки и опустила угасший взор.

В этом необыкновенном мире, мире, где она сумела полюбить, то, что шло от сердца, казалось правильным, более того – единственно возможным, а все остальное оставалось где-то далеко-далеко, за границей сознания, за пределами совести. Для него же все было иначе.

Девушка слегка покачнулась на каблуках от внезапной слабости, ибо в эти минуты ей пришлось пережить и понять слишком многое; и тут у нее мелькнула мысль о том, что если по воле рока ей и суждено лишиться любви, то гордость у нее никто не отнимет.

Элиана повернулась и сначала пошла неровным шагом, а потом побежала прочь от того места, где самый дорогой для нее человек только что отверг ее любовь.

И Максимилиан не пытался ее удержать.